Тычина Владимир - Биография
ВЛАДИМИР ТЫЧИНА
БИОГРАФИЯ
Когда-то, давным-давно, он был Владимиром. И лишь потом, на рубеже
третьего тысячелетия, товарищи стали называть его Мирвлади дли просто -
Мир. Ему (понравилось новое имя, и он постепенно отвык от настоящего. В
документах старых времен значилось: Владимир Васильевич Степнов. Место
рождения - Москва. Год рождения... Да! Как давно это было! Первая треть
двадцатого столетия! Свои даты он знал, он помнил их. Но какое же далекое
время! Детство. Он старался часто вспоминать его. Но помнил не все. Порой
не верилось, что был когда-то мальчиком, юношей. Не восстанавливались в
памяти ни места, ни лица... Иногда вдруг кусочек давнего вспыхивал ярко и
выпукло. Тогда вспоминался день среди зеленых дубов, насквозь пронизанных
солнцем. Он - барабанщик рядом с пионерским знаменем. Неумело, зато
торжественно хрипит горн. Красногалстучными неровными шеренгами топает
отряд. Сияющие глаза. Разноцветная толпа взрослых: папы и мамы, бабушки и
дедушки... И тоже улыбаются, и очень гордятся.
И вдруг все смешалось. Война всплывала по памяти, по кинохроникам.
Зеленый мир стал серым и непонятным. Деревья и голубое небо покрылись
темной маскирующей серостью. Воздушные тревоги, сирены... Сырые стены
бомбоубежищ встряхивались как картонные.
Отца помнил слабо. Осталось от него что-то неясное и светлое. Знал: отец
был инженером и мечтал строить плотины, электростанции. И не успел.
Запомнилось страшное. Они с матерью в госпитале. Белые койки, белые люди,
белые бинты... Белое чужое лицо с закрытыми глазами. Отец! Мать
прислушивается к умирающему голосу, что-то говорит. А он стоит рядом.
одеревеневший, И только потом вцепился в отца, стараясь удержать его
руками, плачем, зовом... Осталась как-то сразу почерневшая мать. И еще...
знакомые и незнакомые люди, воспаленные войной и очень серьезные. Холодная
и голодная, но решительная военная Москва. Опять и опять проносятся в
памяти рваные куски далекого прошлого. Детства не стало. Вот вместе с
женщинами и сверстниками выбрасывает из противотанкового рва землю лопатой.
Он не слышал крика: "Во-о-оздух! Не-мец летит!" Только в последний момент,
когда мать, сбив его с ног, закрыла собой, он успел заметить слева пляшущие
фонтанчики земли. Самолет с черно-белыми крестами вернулся и, завывая,
пролетел чуточку в стороне. Они лежали не шевелясь, пока снова не
застрекотали кузнечики. Потом хоронили убитых. Вспоминалось, как в едва не
разваливающихся, до отказа набитых вагонах редких тогда поездов ездили за
город сажать картошку. Опасение многих москвичей, не уехавших в
"эвaкуaцию", было в этой картошке. Вспоминался ломоть черного хлеба -
завтраки в зимнем холодном классе... Или хлебные карточки, которые он
однажды потерял. Мальчик тосковал об отце и не верил, что отца не будет
больше. Мать не противилась: пусть верит. Нет! Не хотелось вспоминать о
войне. Но ведь она была! Она жестко врезалась в память. Если бы он был
врачом! Он непременно спас бы отца! Наивный подросток, наивные мысли...
Он стал врачом. Хирургом. Время заскользило, будто под невидимым парусом.
Хирургия, могущественная хирургия бессильно пасует перед старостью. Когда
же впервые возникла эта мысль? Нет. Не запомнилось. Когда вдруг постарела
мать? Друзья? Он сам? Не помнит. Стало ясно одно: хирургия могуча только на
"сейчас", на тот миг, когда человек жив. Он стал спешить. Успеть сделать
возможное и невозможное, чтобы победить смерть. А пока "ближайшая задача -
бороться со старостью. И правильно! С