Улицкая Людмила - Бедная Родственница
Людмила УЛИЦКАЯ
Бедная родственница
Двадцать первого числа, если оно не приходилось на воскресенье, в
пустоватом проеме между обедом и чаем, к Анне Марковне приходила ее
троюродная сестра Ася Шафран. Если двадцать первое приходилось на
воскресенье, когда вся семья была в сборе, то Ася приходила двадцать
второго, в понедельник, потому что она стеснялась своей бедности и
слабоумия.
Часа в четыре она звонила в дверь и через некоторое время слышала из
глубины квартиры тяжелые шаги и бессмысленное: "Кто там?", потому что по
дурацкому хихиканью за дверью, да и по календарю, Анна Марковна должна была
знать, что пришла Ася.
"Это я пришла, Анечка, я мимо проходила, думаю, загляну, может, ты
дома..." - целуя Анечкину полную щеку и не переставая хихикать, избыточно и
фальшиво говорила Ася... потому что не было ничего очевиднее того, что это
пришла она, Ася, бедная родственница, за своим ежемесячным пособием.
Когда-то они учились в одном классе гимназии, ходили в одинаковых
серо-голубых форменных платьях, пошитых у лучшего в Калуге портного, носили
на пышных грудях одинаковые гимназические значки "КЖГС", на много лет
предвосхитившие собой время повальных аббревиатур. Однако эти ажурные буквы
означали не "государственный совет" по "К" и "Ж", который мог быть
кожевенным или железнодорожным, по моде грядущих лет, но всего лишь
калужскую женскую гимназию Саловой, которая, будучи частным заведением,
позволяла себе обучать богатых еврейских девочек в той пропорции, которую
могло обеспечить реденькое еврейское население насквозь русской
полудеревенской Калуги с наглыми козами, блуждающими по улицам будущей
столицы космонавтики.
Анечка была отличницей с толстой косой, перекинутой через плечо; в ее
тетрадках последняя страница не отличалась от первой, особенно красивой и
старательной. У Аси не было такого рвения к учению, что у Ани: французские
глаголы, нескончаемые частоколы дат и красивые безделушки теорем влетали в
одно ее ухо, полуприкрытое пружинистыми беспорядочно-курчавыми белесыми
волосами, и, покуда она рисовала тонко очиненным карандашом карикатуру на
подлого преподавателя истории Семена Афанасьевича, вылетали из другого. Ася
была живая, веселая и славная барышня, но никто, кроме Анны Марковны, не
помнил ее такой...
Глупо накрашенная Ася, слегка подрагивая головой, сняла с себя
расшитое черными шелковыми ленточками абрикосового цвета пальто Анны
Марковны, которая всю жизнь отдавала ей свои старые вещи и давно уже
смирилась с тем, как ловко, иногда одним движением своих прикладистых рук,
Ася превращала ее почтенную одежду в лохмотья сумасшедшего. Пришитые Асей
черные ленточки в некоторых местах отстали и образовали петли и бантики, и
все вместе это напоминало остроумный маскарадный костюм нотной тетради.
Из-под зеленого берета на лоб свисала черная бахрома, гибрид вуали и
челки, а на губы была всегда натянута зачаточная улыбка, готовая немедленно
исчезнуть - или рассыпаться искательным хихиканьем.
- Проходи, Ася, - приветливо и величественно пропустила ее Анна
Марковна в столовую. На ковровой кушетке лежал Григорий Вениаминович, муж
Анны Марковны. Он неважно себя чувствовал, пораньше ушел из университета,
оставив два лекционных часа своего блестящего курса по гистологии очень
толковому, но довольно небрежному ассистенту.
Увидев Асю, он кисло хмыкнул, спросил у нее, как дела, и, не дожидаясь
ответа, ушел в смежную со столовой спальню, закрыв за собой двойную
стеклянную дверь.
- Гриша себя неважно