81590038     

Успенский Глеб - Не Быль, Да И Не Сказка



Глеб Успенский
Не быль, да и не сказка
...Быль это или небылица, - начал мой дорожный собеседник, - сказка или
сущая правда, решительно определить не могу; не могу ничего определенного
сказать даже о том, каким образом эта не быль и не сказка удержалась в
моей памяти, так как положительно не знаю, кто кому рассказал ее: я ли сам
рассказал ее себе, или, как мне иногда кажется, рассказал ее мне один
маленький садовый цветок, или же, наконец, я сам рассказал ее маленькому
садовому цветку? Достоверно одно, что разговаривать с цветком
по-человечески невозможно, и я очень хорошо помню, что в продолжение всей
этой истории ни с моей стороны, ни тем более со стороны цветка не было
произнесено ни единого слова, даже звука, и тем не менее между нами
произошло нечто такое, что в моей памяти запечатлелось как случившееся в
действительности. И вот как все это произошло.
Очень хорошо помню, что, приказав как можно скорее запрягать лошадей,
я, не раздеваясь, присел на жесткий диван в комнате для проезжающих на
почтовой станции при Н-ской станице. Писарь предлагал мне ночевать,
откушать чаю, но я только рукой махнул и еще раз повторил мою просьбу как
можно скорее прописать подорожную и ехать: мне во что бы то ни стало
хотелось в тот же вечер попасть в губернский город, и не в город
собственно, а в гостиницу, в мало-мальски опрятную и покойную постель, и
заснуть в ней так, чтобы проспать целые сутки - так я был утомлен
продолжительным путешествием и обилием впечатлений. Остановиться же на
ночлег на станции я не решался: мне нужен был безусловный покой, а тут, в
этой комнате для проезжающих, поминутно будут входить и выходить проезжие,
будут стучать об пол сапогами, чемоданами, сундуками, тогда как меня всем
существом моим тянуло к сладкому, мертвому сну. Вот почему я, несмотря на
крайний предел утомления, решил перемочь себя и во что бы то ни стало
сегодня же добраться до настоящей постели.
Но едва я присел на диван, как почувствовал, что мне не уехать. Сел я
неловко, притиснув свой локоть к неуклюжей ручке дивана и до крайности
неудобно подогнув ногу, - и не мог уже поправиться: тело мое отяжелело, я
чувствовал его непомерную тяжесть, не ощущая в нем и признаков жизни. А в
то же время в моем мозгу шла какая-то неумолчная, ни на секунду не
прекращающаяся работа: впечатления виденного, слышанного, пережитого,
передуманного не то чтобы угнетали или волновали мою голову, а как-то
назойливо, надоедливо и бесплодно вертелись в ней; сердце совершенно не
участвовало в этой работе, не выбирало в массе этих впечатлений того, чего
ему нужно (ему, вероятно, было трудно разобраться), а без этого посредника
между телом и духом я не мог ничего иного чувствовать, кроме мертвой
тяжести тела и бесплодных мучений головы.
Я сидел, слышал, видел, но ничего не понимал и не чувствовал: в
открытое окно, к которому вплотную был придвинут мой диван, я видел
станичные сады, все в цвету, соломенные крыши, беленькие мазанки-домики, а
под самыми окнами какие-то цветочки, кусты малины. Я видел все это и даже
особенно пристально смотрел на какой-то ничтожнейший цветок, который
первый бросился мне в глаза, и не ощущал ни в чем ни хорошего, ни
худого... Видел я, как входил ямщик с объяснением, что лошади готовы;
потом видел, как он втаскивал в комнату мои вещи, видел, что ямщик был
мокрый, что тишина и блеск солнца сменились порывами ветра, сумраком
набежавшей тучи и проливным дождем и градом, который беспощадно измочил
мне руку и бок,



Содержание раздела